Милосердный и Радостный. Партизан пустоты-2 - Дм. Кривцов

Если же всё складывалось удачно, то разговор мог и затянуться. При этом человек в будке в задумчивости водил пальцем по железной табличке на аппарате с номерами телефонов, по которым следует звонить в случае чего. Иногда даже время заканчивалось и требовалось засунуть в аппарат новую монету (или две по копейке), чтобы продолжить разговор. Тогда очередь недовольно вздыхала. А если после этого человек пытался, закончив один разговор, позвонить по другому номеру – это уж было совсем неприлично, требовалось выйти и снова встать в конец очереди, – готовилась стучать монетами в стекло. Человек в будке от этого сразу краснел, быстро заканчивал разговор, суетливо собирал листочки с полочки и, сутулясь, уходил прочь.

А ещё около этой будки собирались подростки на велосипедах. Курили, смеялись, куда-то уезжали и возвращались. Их становилось то больше, то меньше, иногда прибегала толстая женщина в домашнем и кричала «коля, ты же сказал на десять минут позвонить». Коля объяснял, что очередь, мол, но был уже забран домой. Потихоньку люди расходились, разговоры становились всё тише.

Вокруг гасли окна.

Изредка прибегал полураздетый мужик вызвать скорую. Дверь скрипела и снова затихала.

А потом оставался один парнишка с велосипедом. Он заходил в будку, прижимал к уху остывающую трубку, набирал 08 и слушал, как строгая тётенька ровным голосом говорила: «Точное время (пауза) двадцать три часа (пауза) восемнадцать минут… Двадцать три часа (пауза) восемнадцать минут… Двадцать три часа (и после паузы с осуждением – мол, хватит хулиганить, мало ли кому ещё нужно узнать точное время и не дозвониться!) девятнадцать минут…". Тогда паренёк вешал трубку, выходил из будки и уезжал куда-то на своём велосипеде.

Вот так однажды он уехал и уже не вернулся.

А тётенька, если кто не знает, хоть состарилась, но всё ещё ходит на работу, озадаченно глядя на молчащий телефонный аппарат, со временем как-то реже и реже задумываясь, отчего же больше никого не интересует точное время. Может, что-то я сделала не так, тогда тревожится она.

Но уже никто и никогда ей не ответит.

Люди С Зонтиками, Ждущие Трамвая

Как-то раз в одном городе, в котором каждое природное явление, включая, скажем, радугу, случись оно, вызывает незамедлительный и решительный коллапс дорожного движения в любом направлении, оказался дождь.

Нельзя сказать, чтобы это был какой-то особенный дождь. Обычные такие ручейки воды, мятущиеся туда-сюда по привычному маршруту вниз. Но явление это было определенно природным и оттого, как было сказано раньше, автомобили недовольно загудели друг в друга, копошась у каждого перекрестка, определенно не понимая, зачем такому количеству их соплеменников требуется непременно перед ними сворачивать налево (это если самому нужно прямо) или же переть напрямик (это если самому нужно налево). Троллейбусы обреченно опустили унылые, как усы пропившего последнее несвоё боцмана, дуги; автобусы завоняли из-под себя черным резиновым дымом.

И все с тоской остановились.

На той узкой полосе между неровными как ни смотри полосами трамвайных путей и стадом бессмысленно шуршащих дворниками машин, что в каком-то Генеральном Проекте зовется остановкой трамвая, зачем-то толпились странные люди. Каждый держал в руке устремленную вверх палку, а вместо головы имел тряпочный или какой там купол.

Это были Люди С Зонтиками, Ждущие Трамвая.

Хотя, повторюсь, было очевидно, что трамвая нет и не будет в связи с дождем.

Тем не менее, людей на этой узкой полосе становилось всё больше и больше, и глядя на них, я испугался, что сейчас они повыкалывают друг другу глаза, ибо прикрывающие их купола мало того, что опускались ровно на уровне глаз, но и были также предусмотрительно по всему периметру снабжены острыми штырьками.

Но – чудо – никто не воскликнул в этой толпе:

– Мужчина, как вам не стыдно – вы мне выкололи глаз!

И не услышал в ответ обычное:

– Не глаз и был!

Или:

– Одним обойдешься!

Или даже так:

– Не нравится без глаза – езди на такси!

Нет. Дивная толпа хранила гнетущее молчание, игнорируя даже настойчивый полифонический хрип мобильных телефонов.

И тут мне стало страшно. Мне открылась причина этого покорного молчания.

Дело в том, понял я, что у Людей с Зонтиками, Ждущих Трамвая, просто нет глаз. Совсем нет. И нет ушей. И рук с ногами, честно говоря, тоже нет. Не говоря уже о прочем.

Между нами говоря, у них вообще ничего не было.

Ничего, кроме уставших тел и бессмертных душ.

Романс

Пухлые пальцы теребили упругие струны.

– А я читала Вас на Open Space…

Маленькая гитара развратно вжималась в упругие груди. Музыка своей непосредственностью разбавляла тишину этого знойного вечера на веранде.

– Погоды нынче, – многозначительно изрекла ее мамаша под ритмично вращающимся кулером.

– Папенька, папенька – двое в матросках, на первый взгляд близнецы, но – приглядишься – погодки, – ворвались на веранду:

– Там менты Марфушку оттютюндрили!

– Эх, проказники, – виновато произнес отец, улыбаясь в густые усы.

– Пиратский диск мне выдав за реальный, – лилась песня…

Папенька гладил по жопкам детей, прислушиваясь к незатейливой мелодии, ворчливо по-стариковски бурча в усы: айн масс, либбен, маленькие сучонки…

Вечерело.

Студент Петр продолжал бить себя об стену головой.

– Я больше не выдержу этого, не выдержу..

– Анально оттютюндрили, – уточнил один из мальчиков.

– О, майн готт, – сказал в паузе студент Петр.

– Чу, выпиздыш, – ласково потрепал по загривку соседского случайного и совсем другого мальчика папаша.

Почуяв неладное, мамашо зевнуло:

– Пора и клубники отведать!

– Мороженую с «Пятерочки» изволите? – почтительно, но вместе с тем с издевкой, прозвучало со стороны.

– В маршрутке разрешив мне стоя, – гнусавила неведомым потоком над рекой песня.

И заблудившиеся комары образовывали над недопустимой прической и обувью с печально открытыми пальцами ног некий полукруг, как будто опасаясь тлеющего сей песней, будившего всё вокруг сердечного фумигатора.

Подали клубнику.

Дед Вомхуй

Каждую осень Дед Вомхуй ходит по лесу, собирает яблоки и ловит ёжиков.

Поймав ёжика, он со всей дури нахуячивает ему на иголки яблоко, опускает на землю и умиротворенно смотрит.

Иногда пускает старческую слезу умиления.

Ёжики, которым совсем не нравится эта процедура – хер куда с этим яблоком на жопе пролезешь, на спине не поспишь, да воняешь, как скунс, когда оно начнет подгнивать, – за глаза называют дедушку «старый мудак».

Конец ознакомительного фрагмента.